Девушка не отреагировала.
В красноватом свете настольной лампы она была удивительно красива: огромные, чуть раскосые азиатские глаза, прямой нос и полные, но без излишней припухлости ярко очерченные губы, черные, с просинью, слегка волнящиеся волосы, вольно спадающие на плечи и спину, делали ее похожей на героиню какой-то прекрасной, но забытой детской сказки. Таких, наверное, крал Змей-Горыныч, замыкал в темницу Кощей Бессмертный, а прекрасные Принцы, рискуя жизнью, освобождали, приносили на руках во дворцы и дарили спасенным красавицам свои гордые мужественные сердца в обмен на вечное, в сказках ведь все вечное, счастье.
— Я совсем не нравлюсь тебе? — удивленно спросил Павел.
— Если бы не нравился, меня бы здесь не было, — холодно ответила девушка.
Какая-то робость на мгновенье закралась в душу Бабикова, но, преодолев ее, как нечто постыдное, он обнял брюнетку и поцеловал.
Поцелуй остался безответным.
Карие глаза девушки смотрели куда-то сквозь Бабикова, отражая только его самого, да еще разве абажур настольной лампы.
— Тебе ничего не хочется? — тихо, впервые за последнее время неуверенно, спросил Павел, едва касаясь пальцами высокой груди девушки.
— Хочется, — равнодушно ответила она.
— Разденешься?
— Разденусь.
С замиранием сердца Бабиков наблюдал, как девушка расстегнула ремень и грациозно изогнувшись, сбросив на диван свое золотистое платье, осталась в миниатюрных прозрачных трусиках.
Тело красавицы не имело недостатков. Казалось, эго была не живая женщина, а искусно сделанная из розоватого фарфора бесценная статуэтка, до которой нельзя дотрагиваться, а можно только любоваться, да и то осторожно, чтобы жарким дыханием не затуманить плавные черты прозрачного и нежного творения.
— Ну что ты сидишь? — раздраженно спросило творение у зачарованного Павла.
Павел молчал. Он вдруг почувствовал, что ничего не хочет. Такого с ним еще не было, и черная мысль об импотенции бросила его в холодный пот.
— Ты что, перепил? — глаза девушки презрительно сузились.
— Подожди, — закашлялся Бабиков. — А как тебя зовут?
— А тебе не все равно?
— Нет.
— Меня зовут Наташа, но мне, между прочим, холодно.
Бабиков обратил все имеющиеся у него чувства в область паха, но там было по-прежнему тихо и пусто.
— Одевайся, — хрипло пробормотал он, — ничего не получится.
Желтоватый огонек загорелся в глазах девушки:
— Ну ты и… Сначала заведешь, а потом — «не получится»…
— Первый раз такое, — покраснев, отвернулся Павел.
Наташа расхохоталась.
Бабиков тупо теребил конец скатерти, проклинал себя, ресторан и вообще все вокруг, не зная, что ему делать и как выпутаться из этой идиотской ситуации.
Просмеявшись, Наташа села к нему на колени и с неожиданной теплотой стала целовать его в губы, глаза, лоб… Ее прикосновения были удивительно мягкими, ласковыми, и вскоре Павел забыл обо всем, отдавшись никогда ранее не изведанному чувству, ни с чем не сравнимому и ни на что не похожему…
Наташа ела мясо, запивая красным «Бордо» и ехидно поглядывая на Бабикова, говорила:
— А ты ничего, получше многих.
— А я уже подумал, что все, допрыгался, — затягиваясь, шутил Павел. — Представляешь, как обидно?
— Представляю. Бедненький.
— Да ладно издеваться-то. Знаешь, какая сейчас жуткая волна импотенции по всей Европе прет?
— Не знаю и знать не хочу.
Наташа допила вино и, вытерев салфеточкой губы, встала из-за стола.
— Ты куда? — удивился Павел,
— Домой, домой, Пашенька.
— А зачем?
— Ты совсем рехнулся. Зачем домой идут?
— Не знаю…
Павел обескураженно почесал под носом. Ему домой не хотелось.
— Мама меня ждет, Паша, мама. И еще один человек должен позвонить.
— А зачем он тебе?
Девушка посерьезнела:
— Зачем? Не знаю. Просто люблю его.
— А меня ты совсем не… любишь? — с трудом выговорил последнее слово Павел, удивляясь, как это он произнес его.
— Не знаю, Паша. Скорей всего нет. А того человека я люблю, и если он позовет меня, побегу, как собачка.
— Но ведь я, помимо всего прочего, еще и Самый Счастливый Человек…
— Да какой ты счастливый… — грустновато усмехнулась Наташа. — Ладно, я пошла.
— Постой!
— Ну что?
— Я позвоню тебе?
— Позвони.
Наташа достала из сумки ручку, написала на салфетке свой телефон и вышла из кабинета.
Павел налил себе фужер коньяка и залпом выпил.
Пять дней Бабиков собирался позвонить Наташе и… не звонил.
Он безвылазно сидел дома, отказывался от всех предложений, не замечая даже горничную, усиленно протиравшую и без того чистую мебель.
Однажды вечером, бессмысленно разгуливая по дому, он услышал какую-то возню и пьяный смех.
Подойдя к спальне Леры, он приоткрыл дверь и обалдел: три мускулистых активиста одновременно пользовали его супругу, заливающуюся при этом счастливым смехом.
Сплюнув, он хлопнул дверью и направился к бару, где через полчаса и заснул мертвецким сном, оставив опустошенными две бутылки виски.
Утром, приняв душ, Бабиков набрался смелости и позвонил Наташе.
— Але, — зазвучал в трубке знакомый голос.
— Наташа?
— Да.
— Ты узнала меня?
— Узнала.
Павел облегченно вздохнул!
— Встретимся?
— Встретимся.
— Давай через час…
— Нет, Паша, сегодня не могу. Мама плохо себя чувствует. Давай завтра.
— А когда?